Марина Черносвитова - К истокам русской духовности. Этюды
А, мы о народности и о духовности, когда, в нашей столице, стало обыденным примерно такое: «Часто езжу в метро и на электричках на работу. Такого насмотришься: один что-то бормочет и разговаривает сам с собой, другой пишет на запотевшем стекле какую-то ахинею, третий сжимает кулаки, скрежещет зубами и готов в любую секунду на кого-нибудь броситься. И эта картина далеко не полная, что будет дальше представить не трудно» (Владимир Фоменко, потомственный москвич).
Так вот, конкурсы красоты в нашей стране, призы и вояжи заморские «русских мисс», победительниц этих конкурсов – порождение одного из видов массового психоза нашего времени. Имя, которому – порнократия! А мысль опять возвращает нас к образу Глеба Капустина (да не шарж ли уж он на Степана Разина?), «народного заступничка»… И все же поговорим мы еще не о нем, а о его «кровном» брате Михаиле Александровиче Егорове. Кстати, кандидате наук и очкарике. Из рассказе «Привет сивому!».
«Была девушка… женщина, которая медленно, ласково называла его Мишель. Очкарика слегка коробило, что он Мишель, он был русский умный человек, поэтому вся это… весь этот звякающий чужой набор – «Мишель», «Базиль», «Андж» – все это его смущало, стыдно было, но он решил, что он потом, позже, подправит свою подругу, он станет проще. Пока он терпел и «Мишеля», и многое другое». «Я постепенно открою ей (Кэт —Е.С., М. Ч.) простую и вечную истину: интересно то, что естественно. Чего бы это ни стоило – открою!» – думал кандидат. Вот вам и, пожалуйста, тема – «от кандидата Журавлева», оппонента Глеба Капустина, к кандидату Михаилу Александровичу Егорову, «оппоненту» Сержу и Кэт и всем их друзьям, оборотням по заморскому образцу – «сивым». Так что «кандидат», хоть он и выходец из деревни, это отнюдь еще не носитель лишь негативных оценок, по Шукшину; здесь все гораздо глубже и тоньше. «Катя, – говорит Мишель, – что, если мы… у меня скоро отпуск, махнем-ка мы в Сибирь. На Алтай. Возьмем рюкзаки – и пешком. Там очень развита народная медицина, я бы хотел подсобрать материал…
– Найн, – нарочно сердила его Кэт чужими словами и смеялась – Но-у, Мишель».
Дальше, как известно, встреча с Сержем. Диалог между Мишелем и Сержем – ну чем не диалог между кандидатами Журавлевыми и Глебом Капустиным? Только все предельно упрощено, сжато, напряжено и обострено… до аффективного взрыва и выверта. Да, теперь Глеб Капустин поменялся с кандидатами местами! Теперь он – кандидат, а свою «шкуру» отдал Сержу, играющему на балалайке и имеющему в друзьях Сивого: очень тонкая диалектика душевно-ролевых метаморфоз, где индивидуально-персональное и социально-общественное предстают в качестве «тезы» и «антитезы», но и как моменты синтеза и дезинтеграции… В конце концов Серж жестоко избивает Мишеля (там же, в рассказе «Срезал», вполне возможно, что Глеб мог избить кандидатов, или сельчане могли избить Глеба, а то и его, и кандидатов вместе, чтобы не изгалялись над ними и собой, и ваньку не ломали бы: дураку за то, что он дурак. а умным за то, что они ему в дурачестве потакали). И с благословения Кэт выбрасывает его за дверь ее квартиры. После избиения… «кандидат достал платок, вытер окровавленный рот и стал ощупью спускаться вниз по лестнице. Странное у него было чувство: и горько было, и гадко, и в то же время он с облегчением думал, что теперь не надо сюда приходить. То, что оставалось там, за спиной, – ласки Кэт, сегодняшнее унижение – это, как больница, было опасно, как бред, а теперь – скорей отсюда и не оглядываться».
Вечно недовольного Яковлева тоже избили, свои, земляки. Он сам развязал драку и ударил первый. В конце же драки… «Яковлев встал, сплюнул, оглядел себя – ничего существенного, никаких особых повреждений. Отряхнулся. Он был доволен» (как Николай Шурыгин, своротивший церковь, проклятый своей матерью и чуть было не избитый земляками).
Итак, все довольны: Мишель-кандидат, Глеб Капустин, Николай Шурыгин, Борис Яковлев. Как-то встряхнулись после своего выверта. Тоска, скука, монотонность, да и неприкаянность жизни этими крепкими и умными мужиками была нарушена. По-своему. Хоть маленький, хоть такой вот, но праздник души! Хоть на час – да атаман сам себе… Как это прикажете понимать в душах и поступках шукшинских героев? Как проявление сумасбродства (происхождение этого слова – с-ума-сбродил, родственно другому – с-ума-сошел), изнутри ли их души это идет, или всего лишь реакция на внешнюю провокацию? Они что, тоже в рядах страшной армии мещан-«чмо», по-теперешнему, хотя и идут с всеми в ногу? Интересен ли был бы нам, например, Глеб Капустин без кандидатов Журавлевых? Борис Яковлев – без своих земляков? Кандидат Мишель без Кэт и Сержа? Наверное…. Да нет, наверняка! Как Николай Сергеевич Шурыгин… Как метаморфозы духа атамана Степана Разина, где первой метаморфозой является Егор Прокудин, а последней – берем на себя смелость и ответственность утверждать – сам Василий Макарович Шукшин. И тут снова возникает шукшинский вопрос из двух своих составных, высказанных в разное время и по разному поводу: «Что с нами происходит?..» («…почему молодежь уходит из села?»). Комбинируя этот вопрос, мы отнюдь не искажаем и не умаляем сути отдельных вопросов Василия Макаровича. Этим приемом мы пытаемся высветить ответы на эти вопросы. Ведь, если вопрос не риторический и не демагогический, то в нем непременно должен находиться и ответ, это знали еще во время Сократа. Обратим, кстати, внимание, что все крепкие мужики Шукшина, отнюдь не хулиганы, не подлецы, не стяжатели и не дураки… можно было бы добавить еще целый ряд определений с частицей «не», например, не лодыри… не …олигархи офф-шорные! Почему же чудят-то? Да так, порой, жестоко!
Еще один рассказ Василия Макаровича Шукшина «Сапожки». Сергей Духанин приехал по делам в город, увидел в магазине женские сапожки, очень красивые и очень дорогие, и чуть не сошел с ума. Мысли пошли кругом, чувства чуть не выплеснулись через край в грандиозный скандал в магазине, да и подраться с земляками, приехавшими с ним в город, мог бы. Вот еще одна житейско-философская ситуация, в которую попадает еще один «крепкий шукшинский мужик». Когда писался этот рассказ, до манипуляции нашими душами, общественным сознанием, путем игры на дефиците, было еще далеко. Так же далеко было и до конкурсов-шоу «русских красавиц», не трудно ли теперь догадаться, что происходит с душой девчушки-подростка, когда она видит королев красоты на пьедестале почета, знаменитых людей, вроде Иосифа Кобзона, которые бегают вокруг них и их награждают бриллиантовыми коронами и норковыми шубками, набрасываемыми прямо на их голое тельце… здесь же подарки зарубежных фирм: драгоценности, парфюмерия, загран-вояжи…. А, если все это увеличено до размеров Глобальной Сети? Крепкий сельский мужик Сергей Духанин чуть не свихнулся от красивых женских сапожек. Видано ли дело?! Но сапожки не подошли его жене Клавдии. Не подошли, и все тут! Но это – только присказка. Сказка-то впереди….И тут происходит чудо, которое, если не считать запланированные определенными ловкачами и ловцами дураков квазичудеса, типа барабашки, НЛО, полтергейста, «подключения к Мировому, Космичесмкому сознанию да так, что годами можно ничего не есть, а поедать прямо солнце («пранаедание» – еще один фейк, который легко сводит с ума…). В нашем сознании, в которое запускаются психологически вирулентные фейки, возникают смутные ассоциации. Как сказал как-то, сидя на своем камне, что средь омутов стремительной Катуни, Василий Шукшин Евгению Черносвитову: «…ассоциации, то ли с полуторкой, то ли с поллитровкой»! И, добавим мы, это помимо всякой психопатологии обыденной жизни! А, вдруг душа проснется и увидит все вновь глазами своего детского счастья? И дело тут, конечно, не в заморских «сапожках», украденных у наших предков. Вот как пишет Шукшин: «В сердце Сергея опять толкнулась непрошеная боль… Жалость. Любовь, слегка забытая. Он тронул руку жены, поглаживающую сапожок. Пожал. Клавдия глянула на него… Встретились глазами. Клавдия смущенно усмехнулась, тряхнула головой, как она делала когда-то, когда была молодой, – как-то по-мужичьи озорно, простецки, но с достоинством и гордо». Все же богат духовно русский человек и этим он жив от века в век. И не страшны ему никакие провокации и фейки! Вот как у Шукшина: «…Перед сном грядущим Сергей всегда присаживался на низенькую табуретку у кухонной двери – курил последнюю папироску. Присел и сегодня… Курил, думал, еще раз переживал сегодняшнюю покупку, постигал ее нечаянный, большой, как ему сейчас казалось, смысл. На душе было хорошо. Жалко, если бы сейчас что-нибудь спугнуло бы это хорошее состояние, ту редкую гостью-минуту…
– Сергунь! – ласково позвала Клава.
